♦always keep the faith♦ Ami Yu
каждое слово этого - благословлено и заряжено на пересмотр
29.11.2014 в 22:19
Пишет берт неммон:Джордж\ДжимURL записи
«Одинокий мужчина» — фильм, слепленный из красоты темноволосых мужчин, нарастающей контрастности и слез, слез, слез.
[Гамма №1754]Мой дом пуст без тебя.
Моя постель пуста без тебя.
Мои дни пусты без тебя.
Ты был слишком вездесущ, чтобы я смог куда-нибудь деться от тебя. От твоих вымоченных в травяном соку глаз. От твоих навязчивых пальцев, которые цеплялись, цеплялись, цеплялись за меня. От твоей неподражаемой недоулыбки, от твоего сияющего лица по утрам – как безмозглый мальчишка, улыбался, едва успев проснуться, и совсем не успев потянуться и размять затекшие от продолжительного пребывания в одной позе мышцы.
Ты заполонил собой все мои миры, внутренний и внешний, ты выкинул из них необходимые воспоминания о детстве, о бывших друзьях, о первом поцелуе – теперь я помню только первый поцелуй с тобой. Ты застал меня врасплох, потому что знал, что я боюсь и избегаю людей еще до официального знакомства. Ты ввязался в мой монолог и начал командовать:
Ровно в два двадцать ты откроешь глаза и вспомнишь обо мне
Ровно в четыре тридцать пять ты побежишь к городскому телефону и начнешь названивать мне, мысленно моля о том, чтобы я не ответил
Ровно в семь ноль восемь ты подбежишь ко мне на улице и дойдешь со мной до остановки
Ровно в десять четырнадцать ты осознаешь, что больше не проживешь без меня ни минуты.
Я был слишком стар, чтобы влюбляться в тебя.
Ты был слишком молод, чтобы влюбляться в меня.
Мы были слишком инфантильны, чтобы позволить себе влюбиться друг в друга.
Смотреть на тебя, я помню каждый изгиб твоего тела. Каждую косточку, каждую родинку, где кожа мягче, где грубее. Помню созвездие цвета кофе с молоком на твоей спине. Помню вибрацию твоего голоса, когда ты смеялся. Помню твой запах: свежий, яркий, заросли люпинов в огромном поле.
Помню твое ребячество, твою роль сыночка, за которым я должен был следить и поить из бутылочки, пока няня в отпуске. Ты был пробуждением, ты был жизнью;
Эти шестнадцать лет мне было шестнадцать с тобой.
Ты называл меня стариком, старпером, дедулей, дядей при посторонних, после чего тихо заигрывающе смеялся, слегка откидывая голову назад. Ты жил мечтами: смотрел красивые фильмы про любовь («Завтрак у Тиффани», «В джазе только девушки», «Лолита» – ты находил в нем некое сходство), пел песенки моряков, игрался с нашими собаками в саду, пока я тихо деревенел за проектами и еженедельными газетами. Ты хохотал над «Психо», когда я нервно сжимал твою руку и просил успокоиться, вытирая пот со лба. А я робел, глядя на тебя, робел, как первоклассник у доски, я не мог найти в себе хотя бы что-то, что помогло бы мне встать перед тобой и не ослепнуть. Я стеснялся этой разницы между нами, разницы в несколько долгих, бесконечно длящихся лет, и я бежал в надежде перегнать их течение, а перегонял ты меня.
Мы читали разные книги. Мы общались с противоположными характерами. Ты рвался в океан, плавать по волнам и биться о скалы, я же тянулся к суше, к делам и уюту, в свой распланированный график на этот понедельник.
Мне, будто бы эхом, твердят: «переживи», «забудь», «переживи», «забудь».
Но я не в силах забыть.
Я не в силах забыть.
Твои теплые губы, сшитые из розового бархата, которые целовали мои щеки, мой лоб, мой рот, ставили на мне свои красивые печати. Твои теплые руки, обнимающие меня со спины, обнимающие за плечи, обнимающие за шею. Твой теплый голос, заползающий внутрь меня, диктующий пульс в моих висках – стук-стук-стук-стук – вызывающий маленький сердечный приступ и стремительное вознесение ввысь.
Я часто ругал тебя за безрассудство; ты любил хвататься за мою руку прямо посреди улицы, или высовываться из окна мерседеса, когда я вел на полной скорости. Ты имел привычку оставлять мне записки на кухонном столе, на прикроватной тумбочке, на полке под зеркалом ванной: роспись и невидимый поцелуй внизу листка. Ты недолюбливал детей, потому что не хотел делить меня ни с кем, и безмолвно злился, когда я улыбался восьмилетним девочкам в нежно-лиловых платьях. Но ты не умел как следует злиться. Ты был чересчур добряк. Ты был чересчур любвеобилен.
Ты был совершенен.
А потом ты ушел.
И я потерял связующую нить между мной и жизнью.
Между мной и всеми людьми.
Я потерял смысл доживать оставшийся день.
Не стало тебя, и каждый метр в нашем доме превратился в зияющую пустоту: место в постели у окна с правой стороны, стул с противоположного конца стола, половина платяного шкафа, кофейные столики, полки холодильника, софа в гостиной. И мир стал слишком огромен для одного меня. И я потерялся в этом пространстве, в незаканчивающейся вечности. И мне стало душно.
Не нашлось другой альтернативы, кроме как оплакивать тебя. Пить и оплакивать тебя. Пить и ходить мертвым среди живых. Я не помню других имен, кроме твоего. Я не помню других песен, кроме твоих. Я не помню и не желаю помнить ничего, кроме тебя. Я упьюсь тоской по тебе, потому что сначала я существовал для того, чтобы жить с тобой, а теперь я существую для того, чтобы жить с горем потери тебя.
Небеса плакали в день, когда я узнал о твоей смерти.
1962
